В.А. Хандогин

ГЭМБЛИНГ

как

ДИСКУРСИВНАЯ СТРУКТУРА

1.Циклические дискурсы…............................................2

2. Структурный состав повести А.С. Пушкина…............3

3. Дискурсивная структура игры Германна…................5

4. Игорное десятилетие Ф.М Достоевского…...............6

5. Дискурсивная структура игры Алексея Ивановича…7

6. Дискурсивная структура гэмблера…........................9

7. Генерал…................................................................10

8. Полина Александровна…........................................11

9. Ф.М. Достоевский и З. Фрейд о нем….....................12

10. А.С. Пушкин и И.А. Крылов…................................15

11. Итоги…..................................................................17

12. Перспективы…......................................................17

Литература…..............................................................19

Новосибирск – 2017


1.ЦИКЛИЧЕСКИЕ ДИСКУРСЫ

Базовая гипотеза о дискурсивной структуре аддикций сформулирована в основном тексте о циклических дискурсах [5]. В соответствии с ней зависимое поведение устанавливается при незавершенных эдиповых преобразованиях психической структуры субъекта из-за частичного провала отцовской функции в лакановском понимании. Дискурсивные структуры аддикций представляют собой циклические дискурсы второй или третьей схем обхода. Причем сами структуры не постоянны и могут перерождаться друг в друга как в анамнезе, так и в отдаленных последствиях. Все это создает исключительно сложную картину причинно-следственных связей, которая становится очевидной в дискурсивных категориях, но выглядит хаотичной при обычном феноменологическом подходе.

Так что, аддикции не являют собой нечто вроде инфекционного заболевания, поражающего отдельные органы здорового в целом организма. Аддиктивность - есть внутреннее качество самой структуры психики во всех ее проявлениях и публичных, и скрытых, скрываемых. В дискурсивной перспективе зависимость не есть временный сбой изначально нормального существования. Она – это и есть сама субъективная жизнь.

Как следует из названия, в предполагаемом тексте исследуется гэмблинг, игорная зависимость. В качестве клинического материала использованы два литературных произведения - «Пиковая дама» А.С.Пушкина и «Игрок» Ф.М.Достоевского. Для такого выбора есть веское основание.

В книге известных российских психоаналитиков Ц.П.Короленко и Н.В.Дмитриевой [1]приводится любопытное утверждение: «Опасность, подстерегающая игроков, прекрасно описана Ф.М.Достоевским в романе «Игрок». Процесс возникновения и формирования игровой зависимости проанализирован автором более тонко, чем излагается в специальной литературе». По мнению авторов, заслуженно обладающих международным признанием, получается, что писатель знает о гэмблинге лучше и точнее, чем профессиональные аддиктологи. Конечно, сразу возникают вопросы — можно ли воспользоваться прозрением писателя, существует ли адекватный инструментарий для этого?.. На мой взгляд, дискурсивный анализ обладает достаточно большим потенциалом, который будет продемонстрирован на примере двух ярких литературных произведениях и фактах биографий авторов – А.С.Пушкина и Ф.М.Достоевского, а также И.А.Крылова.

Обращу внимание, что наше исследование подведет нас очень близко к границе, за которой начинается доктринерское высокомерие. Хочется избежать опасности таких оценок и остаться в границах безоценочного принятия личного и литературного опыта писателей. Надеюсь, мне это удалось, ведь, благодаря своему таланту, они преподнесли нам не только дискурсивную структуру гэмблинга, но и несколько способов преодоления этой аддикции. Осталось лишь внимательно отнестись к их текстам и личному опыту.                                          

2.СТРУКТУРНЫЙ СОСТАВ ПОВЕСТИ А.С.ПУШКИНА

Азартные игры известны еще с древности, с античных времен. Сегодня они возведены в ранг игровой индустрии и распространены повсеместно, не только в игровых зонах.

Игры с конкуренцией не образуют аддикций, пока не становятся предметом шоу (шахматы, шашки, теннис и т.д.). Играть в них значит надеяться на свои собственные силы, память, интеллект, а не на случай или благосклонность фортуны, то есть на бессознательное.

Совсем другое дело, если рассчитывать на удачу в картах, рулетке, с игровыми автоматами. Игрок пытается обнаружить предположительную регулярность событий, которая ускользает от других, но обязательно откроется ему. Кажется, что он может установить диалог с судьбой, что он избранный, что голос с той стороны обязательно ответит, подскажет, направит. А игра — всего лишь проверка, удачный или неудачный эксперимент. Вопрос к судьбе появился раньше нее, он повис в воздухе и требует правильного ответа. Так что, прежде всего была структура. Она определяет правильный ответ на вопрос, без которого нет игры.

Обратимся за первой иллюстрацией к повести А.С.Пушкина «Пиковая дама». Мы помним, что автор был заядлый картежник. У него были большие карточные долги, за которые он, как правило, рассчитывался сам, часто своими стихами, или при поддержке друзей, А.Х. Бенкендорфа, шефа жандармов и даже самого Николая I, благоволившего великому поэту. Так что А.С. Пушкин наблюдал тему изнутри. Ему были открыты и знакомы все тонкости переживаний игроков.

Анализ текста начнем с выделения в нем структурно значимых фрагментов в том виде, как они представлены в повести. Критерием здесь служит принадлежность фрагмента к одному определенному элементу дискурсивной структуры. Итак.

1. Германн всю ночь заворожено смотрит игру, но сам не вступает в нее, потому что «не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Вопрос, занимающий его, появляется уже в самой первой сцене, хотя явно и не звучит в ней. Вот, если бы ему открылась истина, то он бы знал, как ею распорядиться без риска. Ведь графиня, Анна Федоровна, смогла. Значит, есть тропинка к тому, кто владеет истиной трех карт по ту сторону игры. Но, это же все — сказка — успокаивает Германн себя.

2. И события действительно начинают происходить как в сказке. Ноги сами несут его к дому графини, хоть он и не знал, где она живет в огромном Петербурге. В окне «Германн увидел свежее личико и черные глаза. Эта минута решила его участь». План любовного треугольника созрел мгновенно и также молниеносно был воплощен. Ничто не может преградить ему путь в спальню графини: ни питерская зимняя погода, ни гордость Елизаветы Ивановны, ни слуги графини. Он неудержим, скор и лжив. Так свершилось его первое злодейство.

3. И вот перед ним графиня. Безобразное в своей старости молчаливое и бессонное тело некогда пленительной и жестокой московской Венеры. Не случайно ею очаровывались великие парижские современники: герцог Ришелье, граф Сен-Жермен, герцог Орлеанский. Она явно знает что-то такое, что недоступно остальным.

4. И Германн добьется от нее правильного ответа, чего бы это ни стоило. Его вопрос наконец прозвучал громко и настойчиво. Ответом стало молчание графини. Но Германна так просто не остановить, он готов ко всем неожиданностям, у него пистолет, он грозит… Но он не понимает, что графиня — всего лишь старая испуганная женщина, и ей не дано знать истину трех карт, это была шутка. Знать верные слова, которыми обернет себя истина, будет дано только тому, кто сам обернется словом. Германн предчувствует и эту тайну. Он спокоен и уверен. Графиня вдруг умирает, и Германн признает себя причиной ее ухода. Выражаясь буквально, это он отправил ее на тот свет. Она стала его гонцом. Таково второе злодейство Германна.

После похорон графини на третий день по ее смерти без четверти три ночи она возвращается к Германну видением и сообщает заветное пророчество: « Я пришла к тебе против своей воли, но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду… Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтобы ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне…» Германн уверен, что гонец справился с поручением и поведал ему истину трех карт. Сомнений быть не может, ведь дух графини освободил его от двух тяжких грехов. Теперь о них можно забыть. Он отдается томному ожиданию предстоящего триумфа.

5. Случай скоро представился. В Петербург приехал Чекалинский. Соблазны фараона собрали вокруг него всех игроков. Нарумов привез к нему и Германна. Теперь он не прячется под маской расчетливого немца. Она ему больше не нужна. Теперь он другой, настоящий. Он избранный хранитель тайны трех карт. Взоры всех игроков устремлены на него. В них застыл тот же вопрос, который две недели назад мучил его. Но он нашел ответ, он уверен в своих трех картах. Два вечера подряд он выигрывал. Тройка и семерка не обманули. И вот, наконец, в третий вечер истина третьей карты и ее хранителя будет явлена всему обществу. Но вместо предсказанного триумфа победы Германн действительно слышит истину третьей карты: «Дама ваша убита». Никакой ты не избранный, ты мерзкий убийца старой женщины. Теперь ты недостоин внимания публики, потому что не тот, за кого себя выдавал. Ты — никто.

6. Германн не верит, что сам обдернулся, вынув из колоды не туза, а пиковую даму. Здесь не обошлось без наваждения. Конечно, всему виной ее происки, а не его ошибка. Так Германн совершает свое третье злодейство из трех, предсказанных Томским, обвинив в своей ошибке графиню. Он сошел с ума и сидит в 17 номере Обуховской больницы, повторяя: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..»                     

3.ДИСКУРСИВНАЯ СТРУКТУРА ИГРЫ ГЕРМАННА

Дискурсивная структура аддиктивной реализации Германна укладывается в шесть тактов дискурса фаната [1]. Они отмечены шестью фрагментами описания его случая. Интерпретируя эти отрывки, выделим

       

в них объединяющий структурный компонент дискурса фаната.

1. А.С.Пушкин знакомит читателей с Германном почти в самом начале повести, но еще несколько страниц не понятна его ведущая роль. Он входит в сюжет инкогнито, темный герой, выброшенный из игры. Карты, ставки, деньги отмечают его роль как анального объекта-, неприкаянного, никому не нужного отброса. Но именно это обстоятельство поначалу удерживает его от катастрофы, которая произойдет в финале.

2. Германн должен встретиться с графиней Анной Федоровной. Ей ведом секрет трех карт, то есть тайная истина игры фараона. Но Германн не идет к цели напрямик. Он разыгрывает страстную увлеченность Елизаветой Ивановной. Он абсолютно лжив, но искренен, то есть, расщеплен своим желанием. В этот момент в его речи впервые появляются тройка, семерка и туз. Последний неявно, но во всех важных для Германна атрибутах.

3. Наконец он встречается с графиней. Она лишь в ночной рубашке и чепце. Он видит ее без прикрас дневного туалета. Перед ним след утраченной прелести московской Венеры, то есть означающее S1 в самом неприкрытом виде в прямом и переносном смысле. Означающее — это всегда след утраченного, и только иногда знак присутствия.

4. Но старуха все еще жива и из-за этого не равна слову S1. Смерть уравнивает их. Теперь она может явиться Германну словами тройка, семерка, туз, которым он верит как своим собственным, тем более, что они таковые и есть. Его осторожность из неуверенности сменяется твердой уверенностью хранителя истины. Галлюцинаторная деятельность все сильнее искажает его реальность.

5. В третий день игры Германн ошибается: намереваясь выбрать туза, он вытягивает из карточной колоды даму пик. Проиграв, он вновь обращается в никому ненужный отброс. Теперь ему нечего сохранять. У него больше нет денег. Его будущее безразлично всем.

6. Германн стабилен в своем патологическом раздвоении, повторяя очень быстро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..» Другой ему больше не нужен ни как галлюцинаторный образ Анны Федоровны, ни как реальный собеседник. Он больше не отвечает ни на какие вопросы.

Вступив в дискурс фаната, Германн очень быстро достигает катастрофического финала.

Попутно хочется отметить мастерство А.С.Пушкина. Число 3 в повести упоминается 33 раза. Палата №17, в которой оказался Германн, это зеркальное отражение семерки и туза. Между дамой и тузом ровно шесть карт, дама — седьмая. Такие совпадения синтонны сюжету и усиливают впечатление читателей от событий.

А.С.Пушкин сфокусировал описание только на перипетиях карточной игры, на главных временных тактах игры Германна. Читатели остаются в неведении о прочих его отношениях – профессиональных, дружеских, родственных, и даже любовных, например, с Елизаветой Ивановной. Все, что не связано с игрой, остается на уровне второстепенного, несущественного фона. Пунктуальная детализация игорных переживаний Германна достигается за счет пренебрежения неважными в сюжете нюансами внеигорной жизни героя. Так А.С.Пушкин преподнес нам точное описание дискурсивной структуры гэмблинга без всяких искажений событиями ординарной жизни гэмблера, так сказать, структуру в чистом виде. А что это за феномен?

Опираясь на текст А.С.Пушкина, можно утверждать, что гэмблинг представляет собой вариант религиозной аддикции, в которой кумир-гегемон представлен чистым означающим, то есть существует по ту сторону игры, в небытии, подобно седьмому доказательству у М.А.Булгакова в «Мастере и Маргарите». Соаддикт гэмблера, его кумир-гегемон, которого вслед за Ф.М.Достоевским вполне оправдано именовать героем-демоном, создан им самим, самим гэмблером. Он существует в мире слов аддикта, который сам произвел своего демона на месте своей речи, своего Другого. Мы еще встретимся с этой отличительной особенностью гэмблинга.                  

4.ИГОРНОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

Ф.М. Достоевский, как и А.С. Пушкин, был пленен игорной зависимостью.

Поначалу он экспериментировал с бильярдом, домино, картами, но захватила его только рулетка. Захватила на долгое, так называемое, игорное десятилетие с первой ставки в июне 1862г. в Висбадене до последней игры в апреле 1871г. в Гомбурге. Ему показалось, и он даже убедил себя, что создал беспроигрышную систему ставок, которая оправдает все издержки. Единственный реальный способ не проиграть в казино – не играть – решительно отвергался Достоевским в этот период.

Л.И. Сараскина написала очень подробную биографию Ф.М. Достоевского для серии «Жизнь замечательных людей», в которой, в частности, детально изложила и события, и страсти его игорного десятилетия[2]. Она не оставляет никаких сомнений читателям, что интересующая нас тема гэмблинга была знакома писателю во всех нюансах и на собственном опыте. Людмила Ивановна обращает внимание, что роман «Игрок» был написан за 28 дней октября 1866г., а повесть «Пиковая дама» создана Пушкиным осенью 1833, то есть ровно 33 года между этими событиями. При желании здесь можно поддаться магии троек и совпадений, создавая из них некоторую мистику. Но настоящая мистика основана на знаках, а здесь лишь совпадение означающих, которые знаками не являются. Все это лишь свидетельство того, что Достоевский читал Пушкина. И таких свидетельств много. Например, в финале Германн оказывается в палате №17, и в романе «Игрок» глав тоже 17. В последней из них главный герой, Алексей Иванович, тоже сам, как и Германн, подводит итог своей жизни в последних словах романа: «Завтра, завтра все кончится!». У Германна на завтра осталось только вечное повторение: « Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!». А какой конец может ждать завтра Алексея Ивановича?..

Написание обоих произведений, и «Пиковой дамы», и «Игрока», не привело к избавлению их авторов от игорной зависимости. А.С. Пушкин, как известно, не рассчитался по карточным долгам до самой смерти. Долги его погасил назначенный царем Опекунский совет.

Ф.М. Достоевский освободился от пагубной страсти молниеносно. Он нашел свой путь к избавлению, как может показаться, чудесным образом. Л.И. Сараскина обращает внимание на синхронию исцеления писателя и появления на свет героя-демона Н.В. Ставрогина и романа «Бесы». Это очень важная тема, и к ней предстоит еще вернуться, чтобы выделить структурные механизмы, предопределившие чудо. Но сначала проанализируем дискурсивную структуру игорной зависимости и внеигорной жизни главного героя романа «Игрок», Алексея Ивановича.  

 5. ДИСКУРСИВНАЯ СТРУКТУРА ИГРЫ АЛЕКСЕЯ ИВАНОВИЧА.

Было бы очень сложно достичь объявленной цели, опираясь только на текст романа Достоевского. В нем сплетаются связи разных дискурсивных структур, причем, не только комплементарно, но и конфронтационно. И не только в игорных страстях, но и во внеигорной жизни героев, которой посвящена большая часть произведения.

Как поступить в этой непростой ситуации?

В качестве отправной точки используем дискурсивную структуру гэмблинга из повести Пушкина и далее достроим ее анамнез в соответствии с формальными правилами перерождения дискурсов [5]. Затем сравним результат с очевидными дискурсивными доминантами в речах и поступках Алексея Ивановича с генералом, Полиной Александровной и с самим собой в игре. Остальные социальные связи — с Де-Грие, мистером Астлеем, с бабуленькой, Антонидой Васильевной Тарасевичевой, и m-lle Blanche – не привнесут ничего радикально важного или принципиально отличного, только незначительные детали, вполне созвучные базовой структуре.

Таким образом, в настоящем исследовании использован формально-математический метод, как и в исходном тексте [5]. Формальная гипотеза о дискурсивной структуре гэмблинга создает удивительную ситуацию, которая выражается странной формулой – проверить Пушкина Достоевским. Если циклические структуры неприменимы к гэмблингу, то гипотеза будет действовать подобно калейдоскопу и не установит никаких соответствий в текстах, то есть поступки главных героев окажутся независимыми структурно, между ними невозможно будет выделить никаких внутренних совпадений. Но если гипотеза верна, и в структурах, обоих мужчин скрыта одна и та же дискурсивная последовательность, то их поступки окажутся внутренне идентичны, несмотря на полное несовпадение внешних обстоятельств.

Итак, предположим, что игорные страсти Алексея Ивановича, как и у Германна, составляют структуру дискурса фаната

           

где F и G - радикалы фаната и гегемона соответственно, а дискурс фаната dF записан в двух вариантах - через исходные элементы  ,, S1, S2 и через комплементарные радикалы F и G. Последний вариант более удобен, например, при записи перерождений структур.

Игра начинается с неодолимого стремления получить свое в форме добавочного наслаждения, которое Лакан обозначил как ∆,                                 

                                 

Но знак ∆ не определен заранее. Это «+» при выигрыше и «-» при проигрыше. Так появляется двойственность переживаний (), которая выливается в вопрос к судьбе на какое поле рулетки сделать ставку, чтобы выиграть? Он адресован комплементарному Другому игрока, его гегемону, который есть чистое означающее (G= S1 → S2). У него нет какого-то изначального образа, так как значения, то есть образы, слов, фраз и текстов в структуре заранее не определены, но создаются в ней самой. В результате, гегемон предстает в том образе, который ситуативно устраивает игрока-фаната. Он может появиться призраком Анны Федоровны, знаком судьбы, «полячишками-лайдаками», или окажется возведен игроком на уровне интуитивного всеведения или беспроигрышной системы ставок. Но в любом случае он (гегемон) есть носитель того знания (S2), которое приведет игрока к добавочному наслаждению (∆) и не важно, с каким знаком - плюс или минус. Он всегда получит свое. Причем в игре на деньги объект- форматируется анальным влечением, в котором разрядка достигается как утрата анального объекта. В результате проигрыш для игрока неминуем не по теории вероятности, а по логике влечения. Разрядка, то есть проигрыш, не обязательно состоится за игорным столом, она может быть отложена. Для Алексея Ивановича ее воплотила расточительная m-lle Blanche. В любом случае игрок обязательно избавится от выигрыша или сразу, или чуть позже, так как цель игры для него совпадает с целью анального влечения по Фрейду. Выигрыш неважен, важна игра, доставляющая разрядку, то есть проигрыш. Более того, выигрыш невозможен, как невозможно удержать анальный объект от утраты без причинения вреда здоровью. А само стремление к игре непреодолимо для игрока. Чем дольше он терпит, тем сильнее соблазн игры.

Известно, что оба писателя проигрывались настолько, что занимали деньги даже под свои ненаписанные произведения (последнее слово следует понимать буквально). Аналогия с функционированием анального влечения совершенно очевидна.

Позиция терапевта не может быть сострадательной или поддерживающей, так как игрок не только страдает от своей зависимости, проигрывая все до последней нитки, но одновременно он наслаждается, он счастлив от проигрыша, получая разрядку самого сильного влечения. Теперь становится понятным, почему Алексей Иванович не хотел играть на деньги Полины Александровны — такая игра его не трогала и не могла захватить, так как объект-а ему не принадлежал и не доставлял разрядку его влечению через ставку в игре. К тому же он не хотел опуститься до уровня грубого воровства «полячишек-лайдаков». Ему важно было самому вступить в игру и на свои деньги.

Таким образом, дискурсивная структура игорной зависимости Германна без всяких изменений воплощается также и в игорной жизни Алексея Ивановича. А какова структура его внеигорной жизни?

                                                                 6.ДИСКУРСИВНАЯ СТРУКТУРА ГЭМБЛЕРА

По сюжету романа внеигорные переживания героя занимают большую часть повествования и предшествуют рулеточным страстям. Следовательно структура до игорных связей была раньше, чем дискурс фаната, причем дискурс фаната является ее следствием. По правилам перерождения дискурсов радикалу фаната предшествует радикал визионера V = S2 → , который функционирует в двух структурах - мэтра (dM) и визионера (dV) [5]. Алексей Иванович представлен в обоих вариантах через отношения с генералом и Полиной Александровной. Прежде чем двинуться дальше, запишем полную структуру социальных связей героя через радикалы

где M = → S1 , S = V = S2,  С = М радикалы мэтра,

раба - визионера и потребителя - господина соответственно. Напомню, что социальная роль субъекта зависит не только от его представительства в конкретном радикале, но и от направления связей в структуре, которые создают порядок следования четырех позиций Агента, Другого, продукта дискурса и истины Агента [5].

Алексей Иванович участвует попеременно в трех комплементарных структурах - в дискурсе мэтра через позицию раба, в дискурсе визионера как визионер и в дискурсе фаната как фанат и гегемон одновременно. С разными персонажами у него складываются разные отношения. Несколько замечаний более подробно.

7.ГЕНЕРАЛ

Читатель знает этого человека исключительно как звание. Он – генерал, но генерал по выслуге лет, а не по боевым заслугам. Он пытается быть господином, Агентом дискурса dM, но каждый раз получается какая-то пародия, которой никто не верит и участвовать в ней не хочет, даже он сам. В конце концов, генерал отбрасывает всю свою напускную важность в имитации дискурсивной роли мэтра и превращается в послушного потребителя креативных наставлений своего бывшего работника, а теперь провидца – визионера: «Алексей Иванович, спасите, спасите, пощадите!»

Небезинтересно отметить, что в частных переживаниях генерала Ф.М. Достоевский описал важное общее явление, объединяющее канонические и циклические дискурсы в единую структуру. Если субъект пытается имитировать роль Агента одного из канонических дискурсов, то он отдает ведущую роль в структуре Другому, который теперь сам решает поддержать или отвергнуть свое участие в разыгрываемой псевдо-Агентом пародии. Другой канонического дискурса ( dM, dH, dA, dV) превращается в Агента циклического дискурса (dV, dG, dC, dF соответственно), и наоборот, Агент становится Другим в новой структуре. В результате перелицовки действующих в дискурсе ролей субъектов их связи меняются:

- раб(-визионер) воспринимает мэтра как своего эксплуататора,

- господин истерички (-гегемон) верит в нее как в свою искреннюю поклонницу,

- анализант (-потребитель) считает аналитика способным дать ему счастье,

- студент (-фанат) верит профессору как вестнику истины на все времена.

Причем роли Агента и Другого в циклической структуре комплементарны до зеркальности, так что отмеченные четыре правила действуют также и в обратную сторону без изменений.

Остается записать дискурсивные матемы, в которых формализуются структурные метаморфозы имитаторов. Первая из них уже показана выше в отношениях Алексея Ивановича с генералом, но для полноты картины представим все четыре формулы в радикалах

 

Здесь слева - имитация, справа - реальные отношения.                           

8. ПОЛИНА АЛЕКСАНДРОВНА

Эта женщина, как и положено женщине, предстает загадкой. У нее есть своя тайна, которую настойчиво пытается разгадать главный герой романа, но все его усилия ни к чему не приводят – она остается загадкой до самой последней страницы. Конечно, у Полины есть и тайна, и есть, что скрывать. Но то, что она скрывает - коммерческая связь с Де-Грие, - не тайна. А свою настоящую тайну она, не скрывая, показывает всем. Ее главная тайна в том, что никакой тайны у нее нет. Она просто женщина, которая хочет любить и быть любимой. Но Алексею Ивановичу важно не понимать этого, создавая вокруг Полины ореол инфернальной таинственности, за которым он скрывает свою собственную тайну – неспособность ответить любовью на желание женщины. Он отвечает ей сначала как игрок, выигрывая и проигрывая ставки на ее деньги. Но такая игра не захватывает, он отказывает Полине. Затем Алексей Иванович разыгрывает рабскую преданность в истории с немецким бароном и баронессой, но немедленно хочет получить реванш за имитацию унижения. Наконец, он выступает как соблазнитель, предлагая огромные деньги и не требуя ничего взамен. Но она хочет другого. Она пришла к нему не за деньгами: « Если я прихожу, то уж вся прихожу. Это моя привычка. Вы сейчас это увидите; зажгите свечу». Она пришла к нему вся, и он ей нужен тоже весь, нужен как мужчина, рядом с которым она станет любимой женщиной – не любовницей, не содержанкой, не госпожой, а женщиной, за право любить которую мужчина способен на все. Но Алексей Иванович способен только поманить ее деньгами и не готов взять на себя ответственность за женщину. То место в нем, с которого он смог бы это сделал, он никому не уступит. Оно занято его игорным демоном-кумиром и для Полины не предназначено: «Клянусь, мне было жаль Полину, но странно, - с самой той минуты, как я дотронулся вчера до игорного стола и стал загребать пачки денег, - моя любовь отступила как бы на второй план».

Полина Александровна и Алексей Иванович не могут быть вместе структурно. Их позиции несовместимы – он убегает от нее на рулетку в тот момент, когда она приходит к нему «вся». Приближение Игрока к женщине активирует в нем демона-кумира, который занимает место мужчины, и не позволяет ему стать мужчиной для женщины. Он может быть вместе только с потребительницей, вроде m-lle Blanche, которая не претендует на мужскую позицию партнера, но требует от него средства для неограниченного потребления. В 20 веке эта позиция m-lle Blanche станет доминирующей и унифицируется в гаджетах. В 21 веке гаджеты начнут подгонять индивидуально, но структурные позиции потребителя и визионера останутся прежними. Именно такие отношения составляют основу π-общества, общества потребления инноваций, и одну из главных движущих сил политической реальности постмодернизма [5].                            

9. Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ И З. ФРЕЙД О НЕМ

Теперь мы готовы к тому, чтобы оценить с дискурсивных позиций некоторые факты биографии трех писателей: Ф.М. Достоевского, А.С. Пушкина и И.А. Крылова.

Все трое имели непосредственное отношение к игорной зависимости. Конечно, ставить диагнозы задним числом, ретроспективно, легко, но неэтично, поэтому я не стану произносить термины типа гэмблер в отношении великих. Однако, попытаемся извлечь максимум из их личных переживаний. А им есть чему нас научить и есть то, на что теперь нельзя закрывать глаза. Краткий, но яркий обзор игорных страстей писателей приводит в своей книге Г.В. Старшенбаум [3]. Он очень точно обращает внимание на принципиальные факты их биографий по интересующей нас теме, хотя методологически не связан с дискурсивным анализом.

До сих пор мы оставляли в стороне вопрос о том, каким образом и Пушкин, и Достоевский так тонко и глубоко смогли описать игорные переживания своих героев. Причем, глагол «описать» здесь вполне правомерно понимать и как «воспроизвести». Понятно, что сегодня ответ носит гипотетический характер. Состоит моя гипотеза в следующем - дискурсивная структура гэмблинга была действующей частью их психических структур. Подчеркиваю, что она была частью их полной структуры, но частью активно задействованной в жизни. В творчестве, жизни и судьбе писателей манифестировалось не только структура гэмблинга, но сейчас нас интересует она. Автор не собирается создавать полные структурные портреты, так как озабочен решением конкретной проблемы.

За прошедшие с тех пор 150-200 лет огромная армия исследователей изучала под микроскопом все, что хоть как-то касалось великих писателей. А Федор Михайлович удостоился даже внимания З.Фрейда, который в 1928 году опубликовал статью «Достоевский и отцеубийство» [4]. Для своего времени статья Фрейда демонстрирует самый высокий уровень проникновения в движущие силы психики. Но с момента ее написания прошло почти 100 лет, наполненных масштабными клиническими исследованиями и теоретическими открытиями. С современных позиций фрейдовские выводы о писателе нуждаются в переосмыслении или даже в пересмотре. Однако, нас интересует гэмблинг, а не критика статьи классика психоанализа. Так что, я лишь бегло отмечу чрезмерную по современным меркам центрированность Фрейда на моральных оценках. Она уже подвергалась критике Ж.Лаканом при анализе случая Доры. А также очевидную для биографов Достоевского подгонку, я не говорю – подтасовку, биографии писателя к аналитическим догматам. Но это все в конечном итоге – мелочи. Основной изъян статьи, на мой взгляд, в том, что З.Фрейд никак не объяснил молниеносное исцеление Достоевского от игорной страсти. Оно произошло не по тем истерическим алгоритмам, которые применил Фрейд для объяснения эпилептических припадков и установления механизма самонаказания через игру. Он утверждает: «Когда его чувство вины было успокоено наказаниями, к которым он сам себя приговорил, тогда пропадала заторможенность в работе, тогда он позволял себе сделать несколько шагов на пути к успеху» ([4], с.292). Но Фрейд почему-то не обращает внимание на противоречащие его построениям факты биографии Достоевского – лучшие романы, включая «Бесы» и «Братья Карамазовы» написаны после избавления от игорной страсти.

Пребывая в плену идеи о тотальном доминировании мотива отцеубийства у Достоевского, он игнорирует факт мгновенного (в три дня) и безвозвратного освобождения от игры, да и, вообще, сам факт освобождения не учитывается. Так что последние строки статьи относятся не к писателю, а к тому, что сейчас называют PR-мифом психоаналитика о нем. Ведь следуя тем путем придется признать, что неиссякаемым источником виртуозности всех музыкантов является не тяжелый ежедневный труд, а аутоэротическое удовлетворение. Конечно, одно другое не исключает, но важны приоритеты.

Как ни странно, более проницательным оказался литератор Рене Фюлоп-Миллер, цитату из которого приводит Фрейд: «Он всегда оставался у игорного стола до тех пор, пока не проигрывал всего, пока не был совершенно уничтожен. Только тогда зло полностью торжествовало, демон наконец покидал его душу и уступал место творческому гению». Фюлоп-Миллер педантично воспроизводит чередование дискурсивных структур в жизни Достоевского, к расшифровке которых мы сейчас и прейдем. Именно в этом пункте наиболее выпукло видны отличия современного структурного анализа от классического динамического подхода и возможные преимущества первого. Поясню подробнее.

В п.3 было установлено, что гэмблинг – это вариант религиозной аддикции, в которой кумир-гегемон создан самим игроком на месте Другого дискурса фаната. А в п.6 явно записана структура всех социальных связей героя романа Достоевского. По принятой гипотезе эта структура действует как часть полной структуры писателей. Во внеигорной жизни они ведут себя как истинные визионеры. Например, Г.В. Старшенбаум обращает внимание, что «у игроманов отмечается высокий интеллект, большая энергия при узком круге интересов, трудоголизм, авантюризм, максимализм, чрезмерная критичность по отношению к близким и друзьям, в то же время склонность избегать серьезных конфликтов с помощью искажения фактов и лжи. Они отличаются жаждой острых ощущений, сильной потребностью в признании окружающих, непокорностью, суеверностью» ([3], с.194). Автор перечисляет все характерные качества визионера. Конечно, они собраны из анамнезов реальных людей. Вместе с тем, в предыдущем тексте [5] личность гэмблера по существу была вычислена из дискурсивных матем фаната и визионера. Структурные выкладки тогда были иллюстрированы на примере Стива Джобса, в характере которого также легко обнаруживаются все черты из списка Г.В. Старшенбаума, хотя Джобс не писатель, а писатель не IT-специалист - характер определен не профессией, а дискурсивной структурой.

За карточным столом или у рулетки бывший визионер, теперь фанат игры, преображается – здесь он одержим игрой. Например, Анна Керн утверждает, что Пушкину принадлежат слова: « Я бы предпочел умереть, чем не играть» ([3], с.196). Структурно, их одержимость есть фанатичная вера в истину кумира-демона, которого игрок создает сам на месте Другого.

Игорное десятилетие Достоевского закончилось одномоментно и навсегда. Л.И. Сараскина приводит очень показательный отрывок из письма писателя к жене об исцелении. В нем высказаны все главные пункты преобразования гэмблинга. «Теперь эта фантазия кончена навсегда… Я никогда не ощущал в себе того чувства, с которым теперь пишу. О, теперь я развязался с этим сном и благословил бы Бога, что так это устроилось… Не думай, что я сумасшедший, Аня, ангел-хранитель мой! Надо мной великое дело свершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти 10 лет. Десять лет (или, лучше, с смерти брата, когда я вдруг был подавлен долгами) я все мечтал выиграть. Мечтал серьезно, страстно. Теперь же все кончено! Это был ВПОЛНЕ последний раз! Веришь ли ты тому, Аня, что у меня руки развязаны; я был связан игрой, я теперь буду об деле думать и не мечтать по целым ночам об игре, как бывало это. А стало быть, дело лучше и спорее пойдет, и Бог благословит!.. Я перерожусь в эти три дня, я жизнь новую начинаю… А до сих пор наполовину этой проклятой фантазии принадлежал». ([2], с.547).

Освобождение от зависимости произошло, когда он вывел из себя героя-демона Н.В.Ставрогина в текст романа «Бесы». Тем самым он ввел игорного соблазнителя в символический порядок, и тяга к рулетке в реальном завершилась навсегда, преобразившись в нормальную религиозность и уважение к императорской власти.

Написание романа «Игрок» не изменило его отношения к игре, так как кумир-демон оставался не символизирован вплоть до появления на свет Н.В.Ставрогина. Таким образом, описание игорных переживаний гэмблера, даже в самых ярких тонах, никак не повлияет на его отношение к игре. Оно меняется, если игрок как Агент дискурса фаната сможет составить портрет Другого дискурса, подобно тому, как это удалось Достоевскому с образом Ставрогина, тогда структура гэмблинга как религиозной аддикции с внутренним кумиром разрушается. Она уступает место нормальной религиозности с верой во внешнего Бога. Именно так и произошло с Достоевским. Он был уверен, что его заслуги в деле перерождения нет – это не он совершил великое дело, но оно совершилось над ним ([2], с.547).

Возвращаясь к статье З. Фрейда, мы вновь оказываемся перед тем, чтобы оценить роль идеи отцеубийства и не только в жизни и творчестве Ф.М. Достоевского. Незабываема классическая традиция, которая связывает ее с эдиповым комплексом. Кажется, что идея обретает структурообразующее значение. Однако в дискурсивной перспективе акценты изменяются. Идея отцеубийства представляется одним из вариантов идеи о том, что фанат будет принесен в жертву, но после того, как отдаст свою собственность. Она объединяет классическую идею с суицидальными поступками в passage a l’acte, с террористическими атаками, с деструктивными тенденциями в тоталитарных сектах ит.д. Объединяет их всех структурная позиция фаната в соответствующем циклическом дискурсе. Отец своего сына некоторое время тоже занимает именно эту позицию[5].

Л.И. Сараскина в биографии писателя пунктуально приводит эпистолярные свидетельства отношений отца и сына Достоевских в формате фанат-гегемон. Сын требует от отца денег, но борется он не с действительной нуждой, на которую ссылается, а с несоответствием средств своим запросам и желаниям. В ответ отец описывает свою реальную нужду, но деньги сыну высылает регулярно до самой своей странной смерти ([2], с.96-112).

С дискурсивной точки зрения идея отцеубийства продуцируется дискурсивной структурой, а не образует ее. Все это дает иной взгляд на туманные места в классической теории.

Можно ли оценить масштабы участия циклических структур и, в частности, дискурса фаната в структуре современного общества? Да, есть четкие реперы. Например, часто люди жалуются на то, что стали жертвой обстоятельств, то есть получили какой-то ущерб, материальный или здоровью, по совершенно независящим от них причинам. Попали в ДТП по чьей-то вине, стали жертвами несчастного случая, потеряли имущество или деньги, случайно или от мошенничества и т.д. Ключевыми здесь являются слова жертва и утрата, которые обязательно будут произнесены фанатом.                                  

10. А.С. ПУШКИН И И.А. КРЫЛОВ

А.С.Пушкин не дожил до аналогичного явлению Ставрогина события. Оно не состоялось даже в творческих планах. Ему была доступна только библейская версия преодоления религиозной аддикции [5]. По существу, он лишь прекращал игру, будучи на время изгнан из райского изобилия карточного стола в область нищеты (конечно, в его понимании этого слова), где он добывал хлеб насущный в поте лица своего. Но он так и не вывел из себя своего Ставрогина. Явление призрака Анны Федоровны в «Пиковой даме» не в счет. Это только визуальная галлюцинация, вторжение в реальное того, что не символизировано, того , что настаивает на своем присутствии в дискурсе и Германна, и его автора, но каждый раз ему в этом отказывают они оба. Герой-демон Пушкина остался невоплощенным ни в один образ, ни в стихах, ни в прозе. Написание повести только о Германне, как теперь понятно, не могло и не изменило его зависимости от карточной игры.

Судьба И.А Крылова складывалась по третьему варианту развития игорной зависимости. Он связан с перерождением дискурса фаната в дискурс потребителя [5]. Г.В. Старшенбаум приводит описание этого события вполне узнаваемо: « до 1810г. Крылов ездил «на промыслы картежные», превратил свою столичную квартиру в игорный дом. Как вспоминает В.А.Оленина, «играя хорошо, он много выигрывал, но признавался мне, что только тогда успокоился, когда у него почти все отыграли, и тогда он себе поклялся все бросить и играть только для препровождения времени в клубе». Клятву свою Иван Андреевич сдержал, однако взамен у него развилось обжорство, про которое ходили анекдоты» ([3]с.195).

Данную себе клятву Иван Андреевич использовал для преобразования своих отношений с кумиром-демоном. Но по правилу перерождения дискурсов это действие с неизбежностью привело к аддикции потребления вместо карточной страсти. Причем не к какой-нибудь из аддикций потребления, а к аддикции без соаддикта, так как кумир-демон и после перерождения клятвой сохранялся и не был никак символизирован. А поскольку в картах задействован анальный объект-а, то выбор был невелик. Тогда он свелся к обжорству, как неостановимому поеданию пищи, которое воспроизводит одержимость игрой. Его вряд ли можно свести к булимии, так как здесь задействован внутренний кумир-демон на месте Другого, а не внешние стрессовые обстоятельства. Или этиология булимии должна быть уточнена.

Подобно тому, как не меняется отношение игрока к картам при обсуждении его игорной страсти с любых позиций и в любых красках, так не изменится и отношение обжоры к еде, сколько ни рассказывай ему о вреде переедания или о пользе умеренности и здорового образа жизни. Он одержим едой, пока кумир-демон не выведен в символическое поле.

И здесь возникает неудобный вопрос ко всем религиозным объединениям как социальным институтам, но не как догматическим учениям. Не является ли лишний вес некоторых служителей культа тестом на неполноту и неискренность их веры? Мой ответ очевиден. Конечно, избыточный вес накапливается по совершенно разным причинам, например, из-за возрастных изменений. Но теперь очевиден еще один механизм, при котором избыточный вес вовсе не лишний. Понятно также и то, что этот механизм действует на всех, а не исключительно на адептов религии. Попутно небезинтересно отметить, что в гэмблинге такое явление как одержимость впервые вводится в сферу дискурсивного, а следовательно, и психоаналитического пользования, то есть теории, метода и практики. По существу, продемонстрирован инструментарий, который адекватно описывает и объясняет феномены подобные тем, что показаны П.Лунгиным в фильме «Остров». Но я здесь пока воздержусь от подробностей.

                                                                             11. ИТОГИ

Подводя итоги дискурсивного анализа, хочется в первую очередь подчеркнуть, что А.С. Пушкин и Ф.М. Достоевский буквально распахнули перед нами все завесы, скрывающие внутреннюю жизнь гэмблеров. А она обладает внутренней преемственностью и даже стабильностью при всех катастрофических внешних изменениях. Оказалось, что дискурсивные структуры остаются неизменными, несмотря на смену их психических содержаний или внешние потрясения. Гэмблинг представляет собой религиозную аддикцию, то есть ересь, из которой мы увидели три выхода – библейское изгнание из рая (А.С. Пушкин), переход к истинной религиозности (Ф.М. Достоевский) и обжорство (И.А. Крылов). Но структуры при этом не изменились.

Итак, если проделанные рассуждения представляются читателю заслуживающими внимания или, может быть, даже убедительными, то это еще один довод в пользу дискурсивного императива Ж.Лакана. Он утверждает приоритет дискурсивной структуры как первичной основы любого социального феномена. Дискурс всегда первичен. Ни экономика, ни идеология, ни религия, ни биология не определяют жизнь любого социума. Наоборот, дискурсивная структура сама модерирует и синхронизирует все стороны жизни людей. Конечно, нет никаких оснований принижать или отрицать роли генетики, духовности, сверхценных идей или материальной основы потребностей. Но все они согласуются друг с другом и с внешним миром неоспоримым клеймом означающего, которым отмечена судьба говорящего существа пожизненно и даже посмертно.

В отношении гэмблинга и судьбы игроков, на мой взгляд, удалось убедительно продемонстрировать первичность дискурса и сохранение его структуры не только в игре, но и после нее. 

12. ПЕРСПЕКТИВЫ

Хочется сполна воспользоваться тем алиби, которое предоставляется заголовком данного пункта текста, и, не ограничиваясь в фантазиях, высказать надежды на возможные перспективные пути развития дискурсивного анализа как части математического психоанализа [5].

Во-первых, дикурсивный анализ представляет собой некоторый формализм, структуры которого известны и, более или менее, исследованы качественно. Можно ли помыслить или даже разработать тест как специальное высказывание для дефиниции структурного состава дискурса? Конечно, совсем идеально было бы научиться формально выделять структурную основу живой речи субъекта. Эти задачи не выглядят как неразрешимые.

Во-вторых, стоит еще раз обратить внимание, что дискурсивные структуры представляют собой пустые формы, никак не связанные с конкретными психическими содержаниями своих элементов. Этот факт уже был иллюстрирован на примере диахронических инвариантов Российской империи – РСФСР – СССР – РФ, США, европейских стран и т.д. [5]. Подобная закономерность применима не только к государствам, но и к более мелким социумам. Именно в результате нее такие явления как гэмблинг, секты, в том числе деструктивные, традиционные религии, террористический акт, фанатизм любой этиологии, интернет-зависимость обладают одной и той же дискурсивной структурой. Подчеркну, что в основе диаметрально противоположных форм социального поведения оказывается единая дискурсивная структура. Тогда что же определяет разнообразие?

Вся разница заключена в наполнении конкретным содержанием догмата S2. По своей сути он представляет собой знания на всю жизнь, которые принимаются субъектом в качестве очевидной истины. Сложность и неоднозначность такого догмата связаны с тем неоспоримым фактом, что знание обретается не одномоментно, а в разные периоды жизни и в разных дискурсивных структурах в соответствующих возрастных рамках.

Все начинается с рождения в язык, когда все знания ребенка находятся (слово следует понимать буквально) им в матери. Затем наступает время эдипа с циклическими дискурсами и, наконец, взрослая жизнь с каноническими дискурсами и признанием приоритета Реального в жизни. Окончательное оформление догмата происходит в школе и в институте, по крайней мере, так видится в идеале. Понятно, что все временные этапы должны быть согласованы, чтобы в знании не возникали лакуны, которые обязательно будут заполнены какими-то личными поделками деструктивной направленности. Идеи гуманизма, конечно, тоже возможны, но не наблюдаются на практике.

В результате, школьное и институтское образование, как финальные этапы социализации молодежи, оказываются решающими для сохранения и передачи базового догмата общества как традиции. Хронологически они есть последний шанс исправить ошибки всех предшествующих этапов.

В описанной перспективе знание субъекта форматируется и собирается на конвейере знаниевой машины, тиражирующей догматические истины каждого человека. Именно она определяет будущее социума как преемственной традиции. Сбой в ее функционировании приводит к прерыванию традиции и тяжелым эксцессам в жизни любого социума.

А какой должна быть знаниевая машина, например, государства или семьи, чтобы их традиции остались в будущем?                                                                       

ЛИТЕРАТУРА

1. Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Аддикции в культуре отчуждения. Фрагментарная идентичность в зазеркалье постмодернизма, - Новосибирск: Изд. НГПУ, 2013,-434с.

2. Сараскина Л.И. Достоевский /Людмила Сараскина. – 2-е изд. – М.: Молодая гвардия, 2013. – 825 [7] с.: илл. – (Жизнь замечательных людей: сер. Биогр.; вып.1407).

3. Старшенбаум Г.В. Аддиктология: психология и психотерапия зависимостей. – М.: Когито-Центр, 2006. – 367 с.

4. Фрейд З. Достоевский и отцеубийство (в кн. Фрейд З. Художник и фантазирование: пер. с нем. | Под ред. Р.Ф. Додельцева, К.М. Долгова. – М.: Республика, 1995. – 400 с.)

5. Хандогин В.А. Циклические дискурсы. Стадия зеркала, эдип, аддикции, социальность, политика. – Новосибирск: Издательство НГТУ, 2017, - 132 с.