В последней части предыдущего текста шла речь о трех регистрах Реального, Символивеского и Воображаемого и их роли в жизни людей и психоанализе. Вернемся к ним, чтобы точнее отделить положения второго концентра от описаний и дефиниций первого концентра. Проследим мысли Лакана о противоречии языка и речи. Отметим, что значение последней темы далеко выходит за частные рамки темы концентров, так как позволяет понять и даже почувтвовать расслоение регистров Символического и Воображаемого, объекта «личность» теоретической психологии и субъекта бессознательного психоанализа.

Лакан задается решением странного вопроса:

«Я закончил в последний раз на вопросе, пожалуй, несколько странном, но с ходом моих рассуждений самым непосредственным образом связанном - почему планеты не говорят? На планеты мы нисколько не похожи — убедиться в этом факте мы можем в любой момент, но это ничуть не мешает нам о нем забывать. Мы вообще склонны рассуждать о людях так, словно речь идет о лунах — только и делаем, что вычисляем их массу и гравитацию.

Иллюзия эта не является исключительным достоянием нашей ученой братии — особенно часто на удочку ее попадаются политические деятели. Мне приходит в голову одна забытая книга, вполне читаемая, потому что подписана она, скорее всего, не именем ее настоящего автора- называется она Mein Kampf. Так вот, в книге этой, надписанной именем небезызвестного Адольфа Гитлера и актуальность свою во многом утратившей, об отношениях между людьми говорится точь-в-точь как об отношениях между лунами. Мы вообще всегда испытываем искушение заниматься психологией и психоанализом лунных тел, хотя стоит обратиться к непосредственному опыту, чтобы понять разницу»([2], с.143) И Лакан в шутку указывает четыре причины молчания планет: им нечего сказать, у них нет на это времени, их вынудили замолчать, у них нет рта. Лакан никогда не шутит зря или случайно: все шутки точно встроены в логическую ткань его дискурса. Действительно,кто же смог вынудить планеты замолчать? Неужели они раньше говорили, а теперь нет? И ведь правда, в истории механики известен факт объяснения движения планет по хрустальным сферам небесного свода тем, что их толкают по орбитам ангелы, прячась от взглядов людей по другую сторону небесных тел. И они переговаривались между собой, создавая впечатление того, что говорят и сами планеты. От Птолемея(2 век н.э.) и до Ньютона(25.12.1642 — 20.03.1727) это было общее убеждение механиков, одушевлявших все небесные тела: планеты, звезды, кометы и т.д.

По мнению Лакана, планеты вынудил замолчать Ньютон, когда придумал общее выражение для закона всемирного тяготения, которая отменила и ангелов, и потребность в одушевлении планет. Ньютон вывел причины движения планет из очень простого и однозначного языка своей науки, состоящего из нескольких неизменных синтаксических правил, громко именуемых законами: 1ый, 2ой, 3ий законы механики, закон всемирного тяготения. И все. Планеты утратили статус одушевленных небесных тел и превратились в тяготеющие массы, поведение которых однозначно описывается языком механики и стало полностью предсказуемым. А сама механика превратилась в точную Науку, покинув область Воображаемого, где планеты могут говорить друг с другом и даже с некоторыми из людей, и переместилась в область Символического, благодаря усвоению своего собственного языка законов движения.

Так анализ странного, на первый взгляд, вопроса о планетах, позволяет Лакану выделить противоречие между языком и речью. Язык объективен, так как превращает в объекты и вынуждает замолчать даже одушевленную реальность. Речь всегда субъективна и может оживить даже неодушевленную реальность. Раньше планеты могли говорить, потому что люди наделили их даром речи, не имея в своем распоряжении языка науки. Он просто еще не существовал. Теперь планеты немы, потому что Ньютон заставил их замолчать, введя в поле языка науки, который превратил их из одушевленной в неодушевленную реальность.

Противоречие языка и речи тем более удивительно, что язык по своей сути состоит из элементов всех возможных речей, а речь построена из элементов языка, но речь одушевляет и всегда субъективна, а поле языка превращает в объекты любую реальность, даже субъекта и субъективность.

Артикулированные Лаканом порядки действия языка и речи универсальны и применимы не только к планетам и наукам, но и к людям, и к их общению друг с другом. И в отношениях людей коллизии порядков языка и речи не менее остры и фатальны, так как затрагивают первоосновы нашей психической жизни: бессознательное, символы и образы, то есть субъекта, Другого и инстанцию Я соответственно. Именно на этом уровне коллизии языка и речи возникает невысказанное как Реальное, информационная функция языка как часть Символического и поэтическая функция речи как Воображаемое.

Легче всего понять воображаемый характер инстанции Я. Обращение к себе местоимением Я — это самая безликая, лишенная всякой индивидуальности форма зова себя. Каждый человек обращается к себе местоимением Я на соответствующем языке. Но одновременно с этим самые сокровенные, глубоко личные тайны переживаний субъекта выражаются речью от имени Я.

Лакан говорит: « Что нам известно о Я? Реально ли оно, или, подобно луне, представляет собой воображаемую конструкцию? Мы здесь исходим из той мысли, которую я уже давно вам внушаю, что в диалекте психоанализа нельзя понять равно ничего, не уяснив предварительно, что Я — это воображаемая конструкция. Этот факт бедное Я нисколько не умаляет — напротив, я сказал бы даже, что в этом заключается его достоинство. Не будь оно воображаемым, мы не были бы с вами людьми, мы были бы лунами. Что вовсе не означает, будто достаточно это воображаемое Я иметь, чтобы быть тем самым людьми. Можно ведь еще оказаться тем промежуточным существом, что именуется сумасшедшим. Ведь сумасшедший как раз и есть тот, кто просто-напросто с этим воображаемым срастается»([2], стр.149).

Но если инстанция Я оказывается воображаемой, то есть кем-то придуманной, то возникает вопрос о том, кто же всем реально заведует. Психоанализ исходит из допущения, говорит Лакан, что психическая жизнь людей субъективна. Иными словами реальные отношения между людьми устанавливаются как отношения между субъектами. Мы не можем достоверно предсказать ответ другого субъекта, как предсказываем поведение Луны. Он может нас, например, обмануть. И это абсолютное доказательство его суверенной субъективности. И с этим фактом приходится считаться.

Вместе с тем, признавая существование субъекта и его первенство в психической жизни, психоанализ не очень многое знает о том, что же он собой представляет и из чего состоит. Но то, что о нем известно из клинических наблюдений, начиная с З. Фрейда, обеспечивает надежную и достаточную базу для успешной аналитической практики.

Что же нам известно о субъекте психического? Субъект расщеплен желанием, поэтому никогда не самодостаточен. Субъект не осознает себя, так как относится к регистру Реального, то есть бессознательного. Термины «понимать» и «осознавать» не про субъект. К нему больше подходит термин «признать», потому что «знаю что я, но не знаю почему и как». Субъект держит речь, но сам не знает, что говорит. Причем последняя фраза понимается в обоих смыслах: субъект, во-первых, не знает что говорит именно он, пользуясь придуманной им про себя инстанцией Я, и, во-вторых, он не знает, как правило, смысле своей речи, то есть о чем именно он говорит, когда говорит. Претензии теоретической психологии на введение субъекта в круг специального языка, даже такого продвинутого как, например, DSM-IV, ICD-10, MKБ-10, лишает его жизни и превращает неодушевленный объект, подобно тому как это сделал Ньютон с планетами. Субъект — не тот, о ком говорят, он — тот, с кем говорят и кто говорит сам. Как замечает Лакан, клинические успехи психологов, как правило, связаны с отступлением от теоретических позиций в сторону сохранения субъективности и клиента, и терапевта.

Субъект никогда не видит себя в себя или на своем месте. Он видит себя в зеркале воображения как инстанцию Я, которую специально для этого и придумал как свой зеркальный образ. Лакан называет его маленьким другим и обозначает буквой а, первой буквой слова другой — autre. Субъект не знает, что говорит, но пользуется общим для всех языком, в котором имеет дело с каким-то числом персонажей, таких же как и его собственное Я. Лакан обозначает персонажей как а', a''... Они тоже маленькие другие, такие же плоды воображения.

Субъект отождествляет себя со своим Я ровно в той мере, в какой считает, что те персонажи, с кем он говорит, реально существуют и являются истинными. Так общение между субъектами переходит в коммуникацию между их Я, то есть погружается в область Воображаемого и создает там ложную реальность, такую же как говорящие луны. Вся ситуация значительно усложняется тем, что эта ложная реальность Воображаемого кажется субъекту засвидетельствованной. Однако в воображенной реальность нет места субъективности и субъекту, так как в ней все подчинено системе языка, то есть все должно быть названо и превращено в свои названия. В ней есть место только объектам и образам. Субъект может создать образ, потому что владеет речью, но образ не идентичен субъекту, потому что создан из означающих, то есть есть из объектов языка. Иначе говоря, место субъекта может занять личность, личностное расстройство или диагноз, то есть объекты языка психологии, но они не могут стать субъектом.

Но кто же тогда является реальным собеседником субъекта? Другой субъект. Лакан обозначает его как Другого с большой буквы, или большого другого, буквой А, по первой букве слова Autre. Это тот, кто должен был бы быть на месте a', a''...

Таким образом, противоречие языка и речи создает относительно сложную картину уровней общения, которую Лакан называет иногда L-схемой, по первой букве своей фамилии, иногда Z-схемой, хотя в основе ее лежит буква X.

Субъект $ располагается в позиции 1, но он никогда не видит себя на своем месте. А видит он себя в зеркале осознавания как свое собственное Я, то есть как маленького другого а в позиции 2. Общение субъект представляет себе как коммуникацию своего Я с другими Я, которые он считает идентичными себе и поднимает на свой уровень в позицию 3. Принимая правила игры воображаемой реальности за окончательные, субъект может пребывать в неведении о своем реальном собеседнике А, который остается непризнанным в позиции 4. В этом случае подлинное, реальное, общение между субъектом $ и другим А, которое всегда развивается не по оси образов, а по оси символов от 1 к 4, происходит, как сказал Фрейд, на другой сцене, которую он назвал бессознательным(рис.1). По Лакану бессознательное субъекта — это речь Другого, которой не хватает в дискурсе для воплощения субъективности.

Идеал психоанализа воплощает общение между признанным самим собой субъектом $ и признанным им же Другим А, то есть другим субъектом, в котором ось воображаемого играет подчиненную роль и служит только для общепринятого выражения желаний обеих сторон(рис.2). Однако никто не ограничивает их и в создании своего собственного языка, как это временами и происходит между родителями и детьми или между влюбленными.

А можно ли отличить друг от друга воображаемую коммуникацию и реальное общение субъектов? Ответ — да. Собственно, положительный ответ делает возможным и психоанализ, и обучение этой профессии. Я не возьмусь уточнить границу сверх сказанного в общем случае. Это вне моей компетенции, так как я — не психиатр и не психотерапевт.На пост-эдипальном уровне воображаемая коммуникация характеризуется ориентированностью на потребности, однозначностью смысла, ориентированностью на потребности, однозначностью смысла, информационностью высказываний, стремлением к истине, как к единственно верной интерпретации — все те речевые обороты, которые превращают одного или обоих собеседников в объекты, подобные лунам, подчиненные объективным правилам и внешним обстоятельствам. Воображаемая коммуникация всегда нарциссична, а нарциссизм — воображаем. Многие люди хотят нравиться другим, быть ими любимыми, если не всеми сразу, то хотя бы одним существом — Богом.

Реальное общение ориентированно желанием. Оно признает множественность смыслов, которые превращает в интерпретации, использует образные средства языка для создания символических рядов и новых смыслов, не просто учитывает, а ожидает непредсказуемого ответа от собеседника. Реальное общение выражает приоритет и субъекта, и Другого перед внешними обстоятельствами и объективностью. Признание символизма речи, который не сводится ни к ее прямому смыслу, ни к информации, ни к образу, возвращает общение не почву реального. Стоит напомнить, что информационная функция языка как номенклатуры принципиально объективна — такого рода информацией обмениваются и машины, не становясь при этом субъектами, так как они могут иногда ошибиться, но не могут обмануть. Смысл речи возникает только в пространстве двойной метафоры, а следовательно принадлежит ругистру Воображаемого, как и образы.

Вместе с непризнанием символизма Лакан вполне однозначно говорит и о другой крайности, о преувеличении роли Символического в ущерб Воображаемому и Реальному:

«Вопрос о пост-аналитической паранойе носит характер далеко не мифический. Чтобы получить вполне характерную паранойю, не требуется даже заходить в курсе анализа слишком далеко...

Находясь в соответствующей среде, где царит живой интерес к фактам психологии, субъект — при условии, конечно, что он имеет к этому какую-то склонность, - вполне может сформулировать для себя проблемы, которым сам же, при всей несомненной фиктивности их, сообщает некоторую весомость; он может сформулировать их на заранее имеющемся в его распоряжении языке расхожего психоанализа. Обычно это занимает много времени; чтобы заработать себе хронический маниакальный психоз, надо постараться. Как правило, на это уходит где-то треть жизни. Должен сказать, что аналитическая литература представляет собой, с определенной точки зрения, своего рода ready-made бред, и совсем нередко можно встретить субъектов, воспользовавшихся ею как магазином готового платья. Стиль(если можно так выразиться) представленный этими молчаливо привязанными к неизреченным тайнам психоаналитического опыта персонажами, является смягченной формой того, с чем основа его вполне однородна и что я называю в данном случае паранойей»([2], с. 148-149).

Частная тема о двух концентрах изложения в свете общих идей Лакана о противоречии языка и речи теперь выглядит, на мой взгляд, вполне понятной очевидной. В первом концентре введена начальная часть специального языка, предназначенного для того, чтобы говорить о субъекте психического. Тем самым, если остановиться на этом уровне, субъект превращается в объект, то есть в подобие Ньютоновской луны. Здесь однозначно прослеживаются все проблемы от сведения субъективности к воображаемому Я до пост-аналитической паранойи. И единственный аргумент в защиту первого концентра в том, что большинство его утверждений выполнено в форме матем, особых высказываний, предназначенных не одному, частному, Другому, а всеобщему Другому( о матемах речь еще впереди).

Увидеть субъекта на его собственном месте в бессознательном, то есть в регистре Реального, можно, если вернуть ему право голоса и услышать его речь, что равнозначно регистру Символического. Лакан достигает этого объединения регистров в графе желания, схему которого рассмотрим в следующий раз.

Поочередное добавление регистров «от простого к сложному», например, начать с Воображаемого, потом добавить к нему Символическое, а в завершении все присоединить к Реальному, не удаляется. Регистры или существуют все вместе, как кольца в борромеевом узле, образуя пространство субъективности, или распадаются одновременно все три, если убрать один, как в клинической патологии. И я не собираюсь возводить клиническую патологию в ранг дидактического приема.

В действительности ситуация еще более сложная, так как внутри каждого регистра представлены и остальные два в силу их неразрывной связи. Лакан, например, проводит тонкое различие между Символическим в Реальном и Реальном в Символическом. Первое — это ложь, а второе — тревога, которая по одному из определений самого Лакана никогда не лжет[7]. Как это понять? Представим себе, что мы смотрим, скажем, кино в кинотеатре. На экране мы видим видеоряд символов и слышим сопровождающую речь, которые рождают в нас какие-то эмоции. Но мы знаем, что матерью всех эмоций является тревога. В этом смысле все наши переживания в кино истинные. Так что получается, что та реальность, которая представлена символьным рядом фильма, то есть Реальным в Символическом, вызвала подлинные переживания. Но вот после киносеанса мы заходим в будку киномеханика и видим, что то, что вызвало в нас бурю страстей лежит в нескольких жестяных коробках в углу комнаты. Мы обманулись, и все было не настоящим, потому что Символическое в Реальном оказалось продуктом какой-нибудь фабрики грез — ложью.

Таким же образом можно говорить, например, о Символическом в Воображаемом как о фантазме, например, фантазме любви. Продолжая так далее мы встретим еще шесть репрезентаций регистров друг в друге. И все они играют свои незаменимые роли в лакановском психоанализе, даже если не называются явно через взаимосвязь регистров.

В конце XIX лекции 2го тома Семинаров Лакан подводит итог соотнесения регистров Воображаемого и Символического в форме одного из своих неологизмов ( от греч. neo — новый, logos — слово):

«Анализ состоит в том, чтобы позволить субъекту осознать свои отношения не с собственным Я аналитика, а с теми Другими, которые и являются его истинными, но не узнанными собеседниками. Субъект призван постепенно открыть для себя, к какому Другому он, о том не подозревая, обращается на самом деле, и шаг за шагом признать наличие отношений переноса там, где он в действительности находится и где не умел он узнать себя прежде.

Известной фразе Фрейда - Wo Es war, Soll Ich werden – можно придать второй смысл. Представьте себе, что Es — это просто буква, буква «S». Оно всегда здесь, всегда налицо. Это субъект(sujet). Он или знает себя, или не знает. Но это даже не самое главное — самое главное, держит он речь или нет. В конце анализа держать речь и вступать в отношения с истинными Другими должен именно он. Там, где было S, должно быть Ich.»

Литература:

Ж.Лакан

1. Семинары, Книга I: Работы Фрейда по технике психоанализа (1953/1954). Пер. с фр. М. Титовой и А Черноглазова. М.: ИТДГК «Гнозис», Изд-во «Логос». 1998. – 482с.
2. Семинары, Книга II: «Я» в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/1955). Пер. с фр. А Черноглазова. М.: ИТДГК «Гнозис», Изд-во «Логос». 1999 – 520с.
3. Семинары, Книга V: Образования бессознательного (1957/1958). Пер. с фр. А Черноглазова. М.: ИТДГК «Гнозис», Изд-во «Логос». 2002. – 608 с.
4. Семинары, Книга VII: Этика психоанализа (1959/1960). Пер. с фр. А Черноглазова. М.: Изд-во «Гнозис», Изд-во «Логос». 2006. – 416с.
5. Семинары, Книга XI: Четыре основные понятия психоанализа (1964). Пер. с фр. А Черноглазова. М.: Изд-во «Гнозис», Изд-во «Логос». 2004. – 304с.
6. Семинары, Книга XVII: Изнанка психоанализа (1969/1970)/ Пер. с фр. А Черноглазова. М.: Изд-во «Гнозис», Изд-во «Логос». 2008 - 272c.
7. Имена-Отца. Пер. с фр. А Черноглазова. М.: Изд-во «Гнозис», Изд-во «Логос». 2006. – 160с.